Власти Армении заявили о разоблачении заговора с целью захвата власти, в котором участвовали представители высшего духовенства Армянской апостольской церкви, представители крупного бизнеса и оппозиционные политики. Своего пика кризис достиг в пятницу, когда спецназ попытался задержать в резиденции Католикоса главу Ширакской епархии архиепископа Микаэла Аджапахяна. Тем временем продолжаются обыски и аресты. Как и почему политическое противостояние в Армении дошло до такой точки кипения, и чем оно может разрешиться, обсуждаем с Гостем недели, экспертом ереванского Центра политики и безопасности Самвелом Меликсетяном
— Последние события в Армении развиваются достаточно остро. Спецназ вошел на территорию Эчмиадзина — по-моему, такого не было, по крайней мере, за новейшую историю Армении, а может быть, и за новую тоже. Почему власть играет на такое резкое повышение или события уже сами по себе принимают такой неумолимый оборот?
— Да, это сложный вопрос, — почему происходят события, которые с рациональной точки зрения не должны произойти. В принципе, если смотреть на то, как развивался политический процесс в Армении после поражения в Карабахской войне в 2020-м и после 2023-го года, то устойчиво наблюдается недовольство политикой премьер-министра. Акторами, которые транслируют это недовольство, часто выступают известные политические деятели, представители уже трех глав государств, президентов и партий, которые с ними ассоциируются. Они также не имеют серьезной поддержки в армянском обществе и эта борьба заканчивается ничем.
А с 2024 года, со времени так называемого процесса демаркации границы на северо-востоке Армении — или возвращения четырех сел Азербайджану или сдачи четырех сел Азербайджану, как это говорилось противниками этого процесса, — возникает фигура Баграта Галстаняна, главы Тавушской епархии Армянской Церкви. И с тех пор иерархи Церкви начинают играть политическую роль. Собирается на площади Республики самая крупная акция за последние годы. К тому же после революции был конфликт Пашиняна с Церковью. Было намерение продолжить революцию внутри Церкви, которая потом пресеклась, и установилось такое равновесие в отношениях государства и Церкви. Оно начало нарушаться именно в 2023–2024 годах, после событий в Нагорном Карабахе и процесса делимитации и демаркации.
Во время акций протеста Баграта Галстаняна власть и медиаресурсы, которые связывались с ней, действительно транслировали критические идеи против института Церкви, проблемы, которые есть в Армянской апостольской церкви.
— Какие изначально у Церкви политические амбиции? И в какой степени они сегодня являются ответом, защитной реакцией на действия власти?
— Проблема в том, что Церковь — институт, связи которого выходят за пределы Армении. У Церкви много епархий, много действующих храмов, в том числе на территории России, других стран СНГ. Церковь в Армении — это даже не религиозный, а национальный институт, который часто не только ею самой демонстрируется таковым, но даже многие интеллектуалы воспринимают ее как национальный институт. Позиция Церкви по тому же Нагорному Карабаху, по признанию территориальной целостности Азербайджана и закрытию Карабахского вопроса, участие, например, Гарегина Второго недавнего поездка в Беларусь и прочее, — все это в определенной степени также нагнетало эту ситуацию. Мне кажется, Церковь, как, например, Церкви на Балканах, на постсоветском пространстве, действительно, приписывают себе эту национальную миссию, миссию сохранения национального наследия, ценностей. И таковой безусловно выступает и Нагорный Карабах. Плюс есть разные процессы, связанные, например, с тем же Самвелом Карапетяном и его заявкой о поддержке Церкви.
Мне кажется, власти Армении действительно воспринимают эту ситуацию как опасную, как вызов, поскольку есть вот эта общая атмосфера и представление о том, что армянская апостольская церковь связана также с Россией.
— Без атаки на Церковь Пашинян мог дожить в состоянии такого вялотекущего конфликта до выборов и достаточно спокойно на них победить? Или он поднял ставки, исходя из каких-то своих соображений?
— Это все накапливалось. Мы должны понимать, что есть политический процесс, с одной стороны, а с другой стороны иерархи церкви стали более критично отзываться о Пашиняне, о его семье, часто тоже довольно в резком и не очень политкорректном духе. А поскольку Пашинян человек довольно эмоциональный, это вызывает у него такую же реакцию. Я не думаю, что он это запланировал заранее, но какой-то триггер его вывел из себя, а он человек, который привык к долгой оппозиционной борьбе, сопротивление вызывает у него сразу же бурную реакцию, он вовлекся в этот процесс и предъявил церкви все те, скажем так, претензии и компроматы, в том числе, которые были известны многим в Армении. И процесс пошел. Плюс арест Баграта Галстаняна и информация о готовящейся попытке захвата власти и поддержки этим идеям, которые многократно высказывал глава Ширакской епархии, которого сейчас пытались арестовать в Эчмиадзине. Все это также добавляло дров в этот полыхающий огонь.
— Но Пашинян же не мог не понимать, какой подарок он делает позиции в ее безотрадном существовании — появление такой мощной платформы, как церковь и, как следствие, включение в этот процесс Самвела Карапетяна, который, возможно, готов свой экономический ресурс конвертировать в политический? Это можно сравнить с включением «Грузинской мечты» в политическую жизнь Грузии в 2012 году. Все сравнения условны, но тем не менее мы знаем, чем там это кончилось. Почему Пашинян пошел на такие риски или эти риски я преувеличиваю?
Мне кажется, что в армянском обществе безусловно есть критическая позиция к церкви и к верховному иерарху церкви
— Знаете, мне кажется, как я уже отметил, у Пашиняна специфическая политическая идентичность. Это человек, который загорается на таком сопротивлении и в такой борьбе. Плюс все-таки надо понимать, что он действительно человек, который готов далеко зайти. Он зашел далеко в Карабахском вопросе, он начал формулировать идеи так называемой реальной Армении, получил от всех очень критические отзывы. То есть он не пытается, в отличие, например, от того же Сержа Саркисяна, он не пытается, как минимум после 2020–2023 годов, закрывать или замалчивать какие-то темы, и идет на довольно радикальные мысли, которые не очень хорошо воспринимаются в армянском пространстве.
И мне кажется, с одной стороны, безусловно, была некоторая осторожность, но он начал воспринимать церковь как проблему и в этом вопросе опять же пошел на довольно радикальные шаги. Я не думаю, что он мог предсказать все последствия, но он с какого-то момента понял, что идет эскалация и он готов идти на эту эскалацию. И каковы его политические расчеты, довольно сложно судить.
Мне кажется, что в армянском обществе безусловно есть критическая позиция к церкви и к верховному иерарху церкви. Это было с самого момента его назначения, потому что надо понимать, что он пришел после суперпопулярного Вазгена Первого и короткого периода нахождения на престоле Гарегина Первого. Он сразу был фигурой менее харизматичной, в меньшей степени ассоциирующейся с какими-то церковными добродетелями. Плюс его брат известен такими подозрительными бизнес-скандалами, политическими скандалами во время революции. Например он в Москве, когда был небольшой митинг у армянской церкви, его обвиняли в том, что он передал правоохранителям митингующих. То есть было много проблем восприятия церкви. И как это влияет сейчас, как это может повлиять в дальнейшем, я не знаю. Мне кажется, есть безусловно определенный риск, что вокруг этой темы будет мобилизован весь протестный потенциал, который не смогли исполнить прежние политические фигуры и силы. Но со стороны церкви все-таки сохраняется определенная осторожность, католикос пока не выступил с ясной и четкой конфронтационной позицией, и это, возможно, оставляет некоторый такой зазор для того, чтобы этот конфликт был как минимум временно приостановлен.
— Нет ли в этой критике Пашиняна некоторой двусмысленности? Если взять, к примеру, ту же самую демаркацию — правильно ли я понимаю, что в этой критике есть и некий элемент поддержки Пашинян? Ведь он играет на тревогах по поводу безопасности и мира, и как бы ни критиковали Пашиняна за предательство и сдачу территорий, это все равно воспринимается как шаги в пользу мира, который приоритетнее для армянского избирателя. А его оппоненты в этой полемике выталкиваются в ту зону, где их патриотическая позиция может трактоваться как готовность к новой войне.
Его политика неконфронтации с Азербайджаном действительно находит поддержку
— Да, безусловно, есть молчаливая масса, которая не участвует в этой политической информационной борьбе, и выборы демонстрируют, что у Пашиняна все-таки остается, даже там, где он проигрывает, самая солидная и консолидированная группа электоральной поддержки.
Да, ключевой здесь вопрос — безусловно, безопасность. Его политика неконфронтации с Азербайджаном действительно находит поддержку. В армянском обществе нет партии, нет сил, которые могут выступить открыто с тем, что они готовятся, скажем так, к войне с Азербайджаном и с этой позицией победить на выборах. Другое дело, что, опять же, поскольку мирный процесс идет очень медленно и не видно заметных результатов, его критики начинают использовать это против Пашиняна, что мол, несмотря на его лозунги, мира нет. Причем армянский дискурс очень тотальный, вне зависимости от причинно-следственных связей. Скажем, там гроза ударила в Сюнике, разрушился какой-то мост на севере Армении — это все воспринимается как часть единого какого-то политического процесса, где виновником является власть, — или оппозиция, если смотреть с другой стороны. То есть все, что происходит, так или иначе политизируется, и поскольку, как в любой стране со временем накапливаются объективные и не очень объективные проблемы, любая из них становится триггером, вокруг которого разворачивается политическая борьба. И это борьба на истощение, это то, что происходило и при Серже Саргсяне, это то, что сейчас наблюдается и с Николом Пашиняном.
Мне кажется, здесь проблема нахождения в большом или маленьком армянском пузыре. Очень многое воспринимается как часть именно внутриполитической борьбы, что можно внутренними процессами исправить все, решить все проблемы с Азербайджаном, с Турцией и с другими странами. Представление о политике, как о процессе, в который вовлечены страны с определенными ресурсами, с жесткой или мягкой позицией, которую очень трудно изменить внутриполитическими усилиями — это очень часто не осознается. Представление о мире вокруг более примитивное, и это приводит к толму, что создаются высокие ожидания, связанные с результатами внутриполитических процессов. А когда они не оправдываются, каждый последующий лидер Армении, который приходит на волне популярности, уходит на волне разочарования.
— Кризис закручивается слишком быстро, ставки повышаются слишком резко, после вторжения спецназа на территории Эчмиадзина уже ничто не кажется немыслимым, даже непосредственно физическая атака на самого Католикоса. Как вы думаете, кризис, действительно, так и пойдет до своего звенящего предела, или стороны поймут, что дошли до очень опасной точки и попытаются каким-то образом отыграть взаимно назад?
— Мне кажется, пока, как я отметил, со стороны Католикоса нет такой активности. Мы видим активность со стороны главы Ширакской епархии, который после 2020 года занимает очень критическую позицию по отношению к Пашиняну, хотя во время революции он его поддержал. А Католикос остается довольно дипломатичным, осторожным, хотя он сегодня стоял рядом с Аджапахяном в Эчмиадзине. Мне кажется, все-таки можно будет договориться, высшие иерархи церкви готовы договариваться. Но есть еще процесс внецерковный, то есть как политические силы попытаются капитализировать эту ситуацию, насколько они вовлекутся, что они смогут, скажем так, обещать тому же Католикосу, чтобы он занял более активную позицию.
В зависимости от этого, мне кажется, и надо ожидать дальнейшего развития событий. Власти уже отказались от силового ареста Аджапахяна, они просто ему предъявили это обвинение, что он должен явиться в соответствии с решением суда. Мне кажется, здесь важно именно решение Католикоса, его позиция по продолжению конфликта или попыткам найти общий язык. Это сыграет решающую роль.
— То есть, другими словами, многое зависит от того, как далеко будут простираться политические амбиции церкви и появятся ли, скажем так, политические амбиции — или появились ли они — у Самвела Карапетяна? И как это будет влиять на возможную консолидацию оппозиции?
— Самвел Карапетян — не очень публичная фигура, но очень влиятельный бизнесмен, который имеет множество связей и среди разных политических сил в Армении, внутри церкви и в России. Он один из главных меценатов армянской церкви, и при его финансировании построены также и церкви в России и в Армении.
Но мне кажется, все-таки кейс Карапетяна нужно рассматривать отдельно. Есть определенное желание России использовать олигарха армянского происхождения в этом процессе. Это очевидно, это такой известный и старый инструмент воздействия на электоральные процессы и политические процессы постсоветских обществ. Но мне кажется, что все-таки позиция церкви и прежде всего католикоса по этому вопросу будет иметь ключевое значение.
Безусловно, фактор Карапетяна, фактор его родного брата, фактор политического воздействия оппозиционных сил и их способности убедить его пойти по этому сценарию, могут сыграть важную роль, но ключевым является его готовность и желание вовлекаться в этот процесс. Он очень плохой публичный оратор, он не привык к такой публичной активности, деятельности, плюс, насколько я понимаю, что все-таки остерегается этого конфликта, потому что, возможно, боится какого-то компромата. Так что непонятно, какая чаша весов перевесит и кто и что в итоге победит.
Форум